Преподобный Иоанн Лествичник начинает описание монашеского подвига с главы об отречении от мирского жития. По его словам, «отречение от мира есть произвольная ненависть к веществу, похваляемому мирскими, и отвержение естества, для получения тех благ, которые превыше естества» [1]. По мнению святого, отречение должно быть всецелым и невозвратным. «Приходящие к сему подвигу, – пишет он, – должны всего отречься, всё презирать, всему посмеяться, всё отвергнуть, чтобы положить твердое основание» [2].
Возникает вопрос – существует ли для нас в принципе такое тотальное отречение сегодня? Не поменялось ли само понятие? И каким образом мы можем его совершить? Нам хотелось бы думать, что мы хоть и немощны, но продолжаем руководиться тем же духом и исповедовать те же идеалы мироотречного жития, что и древние отцы. Однако подобный взгляд кажется чересчур оптимистичным.
Начнем с того, что иноки IV–XIV веков (точные хронологические границы указать сложно) на деле исполнили заповедь об отречении от мира. Причем мы даже не ведем речь об отшельниках. Наше слово касается общежительных обителей. Опытный игумен вместе с братией в пределах монастырских стен создавал иной образ бытия, куда не проникал мирской дух.
Если паломники попадали в такой монастырь, то они должны были следовать всем правилам обители, на время пребывания в ней они словно бы превращались в монахов. Конечно, это было внешнее превращение, но оно помогало охранить иноческий дух от мирского влияния. Сегодня ситуация другая.
Современные христиане, когда приходят в монастырь, в массе своей остаются мирянами: даже внешнего превращения не происходит. Они пропитаны миром и приносят его дух внутрь обители. Кроме того, насельники монастырей постоянно взаимодействуют с внешним миром, и тот невозбранно проникает как в стены обителей, так и в души монахов. Интернет, мобильная связь, соцсети, мессенджеры удваивают, а скорее удесятеряют данный эффект.
Таким образом, встает вопрос – как сегодня совершать отречение от мира, которое, по слову святого Лествичника, является основанием всякого монашеского подвига?
Для этого надо понимать, что отречение от мира в современных условиях это процесс, а не единократный акт. Все начинается в душе человека, возжелавшего следовать за Христом. Он чувствует необходимость отвержения мира, необходимость жить по другим, духовным законам. У большинства христиан это настроение рождает определенные перемены в жизни, но полного разрыва с миром не происходит. Это возможно только на путях монашества.
Когда христианин поступает в монастырь, то сами его стены способствуют дальнейшему отречению от мира. В древности это и было основным моментом в отвержении мирского жития. Оно довершалось в стенах обители; мирской дух со временем выветривался из новоиспеченного инока, как вино выветривается, если его оставить открытым.
Но в настоящее время отречение от мира на этом не заканчивается. Недостаточно прийти в монастырь и остаться в нем. Нужно постоянно поддерживать в себе огонь мироотречного жития, снова и снова напоминая себе о необходимости отвержения мира, ведь современный монах поставлен в условия, когда мир старается вернуть себе если не его тело, то его душу.
Преподобный Силуан Афонский с грустью рассказывал: «Знаю одного монаха, который, когда был молодым, то села обходил кругом, чтобы не видать соблазна, а недавно два часа усердно смотрел на мир, и сам мне сказал, что полюбил мир. Так может измениться душа монаха и обратиться к миру. А ведь он семнадцатилетним юношей пришел в монастырь и прожил в обители 35 лет. Из этого видно, как надо бояться, чтобы не потух в нас тот огонь, который нас понудил бросить мир и возлюбить Господа» [3].
В связи с этим хотелось бы еще раз сформулировать, чтó такое отречение от мира. На наш взгляд, это некое незыблемое состояние ума, который твердо стоит на путях исполнения евангельских заповедей и в своих решениях чуждается применять мирские способы действий, избегает мирского образа мыслей и философии, всегда оставаясь в стороне от всего, чем живет и к чему стремится мир.
Поэтому следует отличать отречение совершившееся и отречение как процесс, когда душа старается очиститься от впечатлений и образа мыслей, свойственных падшему миру. И здесь большая роль принадлежит игуменам монастырей и старшей братии.
Дело в том, что сейчас все чаще приходится слышать, будто бы существует простое и элегантное решение проблемы отречения от мира в современных условиях. Говорят, что отречение должно совершаться в душе и монах должен быть монахом внутри себя, ежедневно отвергая мир, как собаку, путающуюся под его ногами. Такой подход переносит всю тяжесть проблемы в область личного выбора монаха. Отсюда следует один очень удобный вывод: в современных монастырях кто хочет спасаться – спасается, а кто не хочет – не спасается. Монах, мол, не должен обращать внимание на повсеместные соблазны, он должен все время пребывать в молитве, делании послушания, и если так себя настроит, то никакой мир не сможет ему повредить.
Такой взгляд на вещи можно условно назвать спиритуализацией монашества. Если все монашество можно поместить в рамки личного настроения, то зачем тогда монастыри, монастырские стены, устав, братские духовники, монашеские традиции? В этом случае торжествует концепция «монах-в миру» или «монастырь-в-миру», которая еще в недавние времена была на слуху, но с распространением настоящих монастырей сошла на нет. Суть этой концепции в том, что монахом можно быть везде, даже в миру. Но такая идея в корне неверна.
Недавно у меня состоялась беседа с одним благочестивым мирянином. Он выразил недоумение, когда узнал, что некоторые отцы, посланные на Подворье, испытывают скорбь от недостатка братского общения и поддержки. На мой вопрос, что его удивляет, мирянин стал рассуждать, что монах значит «монос», то есть один. И по его мнению, монаху естественно пребывать одному, и потому удивительно, когда кто-то испытывает скорбь от расставания с братией.
Этот пример как нельзя лучше показывает те заблуждения, которые имеются во взглядах на монашество. Многие миряне, и не только миряне, воспринимают монахов сквозь призму усвоенных представлений об отшельниках и пустынниках. Рассказами о них наполнено церковное предание, но, думаю, присутствующие здесь отдают себе отчет в том, что подавляющее большинство монахов всегда и везде шло путем общежительного монашества.
Недостаточно одного благочестивого настроения и стремления к уединению, чтобы стать монахом. Необходимо быть образованным в стенах монастыря, необходимо быть «рожденным в монашество» в самом монастыре. Монаха создает монастырь и братство. Это важно помнить, когда мы исследуем вопрос отречения от мира в современных условиях. И если мы согласимся с этим подходом, то сможем сделать правильный вывод, что спиритуализация монашества, когда мы делаем основной упор на личное благочестие инока, в том числе на самостоятельное исполнение им заповеди об отречении от мира, – это ошибочный путь.
Каждый игумен должен помнить, что именно от него во многом зависит создание условий, чтобы новоначальный инок мог на деле совершить отречение от мира. Конечно, задача эта архисложная и требует немалой опытности и мудрости от игумена, но от нее невозможно уклониться. Многие проблемы в монастыре имеют развитие именно потому, что игумены перестают воспринимать это как задачу. Им кажется, что ситуация уже неисправима и лучше смириться, чем бороться с ветряными мельницами.
К сожалению, без настойчивых и последовательных усилий в данном направлении невозможно заложить основу крепкого монашества. Без решения данной задачи мы рискуем превратиться во внешних монахов безо всякой надежды когда-нибудь стать внутренними. Если фундаментом монашества является отречение от мира, то нам следует постоянно оценивать все наши действия и поступки с точки зрения данного фактора. Строим ли мы новые корпуса, устраиваем какие-то новые послушания, берем в аренду земли, чтобы выращивать сельскохозяйственные культуры, выходим ли в мир с миссионерской задачей, мы всегда должны остерегаться, чтобы своими инициативами не впустить в стены обители очередную порцию «мирского духа», который подобно плесени будет отравлять монашеский дух.
Преподобный Амвросий Оптинский, будучи весьма болезненным человеком, иногда жаловался, что паломники приносят с улицы холод, отчего он болеет. Конечно, паломники приносили с собой не холод, а вирусы и микробы, но преподобный не знал об этом. Однако он чувствовал, что каким-то образом через посетителей его настигает болезнь. Так и с духом мира сего. Он невидим, но от него болеют духовно. И наша задача как игуменов оградить свои обители от того, что подрывает сами основы преуспеяния в монашестве. Задача, повторим, непростая, но будем помнить, что там, где есть благое намерение и решимость совершить задуманное, там и Бог умудряет во спасение. А где нет даже желания, там и самые перспективные монахи окажутся беззащитными перед мирскими соблазнами, если мы не поможем им.
Завершая данный раздел, хотелось бы напомнить известное сравнение монастыря с лечебницей. Было бы странно, если бы в больнице пациента клали на сквозняке, кормили протухшей рыбой, разрешали бы ему пить спиртное и курить. На все же вопросы о таком лечении отвечали бы с философским спокойствием: кто хочет выздороветь, тот выздоровеет, а кто не хочет, того никакие лекарства не спасут. Думается, что такая больница недолго бы проработала или по причине недоверия к ней населения, или по причине приезда высокой комиссии из центра.
Чтобы не уподобиться таким врачам, нам предстоит изыскивать возможности, как в современной ситуации утвердить свои обители не только с внешней стороны, но и с внутренней, обратив внимание на то, что отречение от мира никогда не заканчивается и, подобно костру, требует, чтобы мы постоянно подпитывали его как своими мудрыми управленческими решениями, так и личным примером.
О служении монастырей миру
После разговора об отречении мира переходим к служению миру. Монашеский ум легко обнаруживает здесь противоречие. Оно настолько сильное, что когда говорят о служении монашествующих миру, всегда вольно или невольно прибегают к апологии.
Стандартный прием – вспомнить слова преподобного Иоанна Лествичника: «свет монахов суть ангелы, а свет для всех человеков – монашеское житие; и потому да подвизаются иноки быть благим примером во всем» [4]. Если продолжить эту мысль, то можно заметить, что быть образцом для остальных христиан и есть способ служения монахов миру. Кроме того, в церковном предании находится множество примеров, как иноки оказывали помощь миру и мирянам. Преподобный Антоний Великий пришел в Александрию, чтобы укрепить православных в борьбе против арианской ереси, а преподобный Виталий в том же городе спасал блудниц. Монахи переписывали книги, становились историками, миссионерами и, конечно, архиереями.
Однако случаи осознанного служения миру следует признать исключительными, и пафос отвержения мира в монашеской литературе многократно превосходит любые доказательства того, что служение иноков миру изначально присутствовало в монашеском подвиге. Кроме того, хотя иноки действительно принесли много пользы как Церкви, так и рядовым христианам, эта польза всегда осмысливалась со стороны. В сознании самих иноков нацеленность на служение миру отсутствовала. Никто из них не говорил про себя: стану монахом, чтобы служить миру. Все как один, если только они действительно были монахами, бежали от мира и всячески избегали любых контактов с ним.
Преподобный Иоанн Лествичник в третьем слове отрицает необходимость возвращения монаха в мир даже с благой целью. Он говорит: «Когда мы, на год или на несколько лет удалившись от своих родных, приобретем малое некоторое благоговение, или умиление, или воздержание, тогда суетные помыслы, приступивши, побуждают нас опять идти в отечество, для назидания, говорят, и примера и пользы многих, видевших некогда наши беззаконные дела; а если мы еще богаты даром слова, и имеем сколько-нибудь духовного разума, тогда уже как спасителям душ и учителям, советуют они нам возвратиться в мир, с тем, чтобы благополучно собранное в пристанище бедственно расточили в пучине» [5].
Конечно, можно возразить, что это сказано про новоначальных иноков, а вот опытные могут идти в мир и помогать ему. В действительности никто не может сказать про себя: я опытный и созрел для служения. Подобная мысль говорит о самомнении, а значит, такой монах находится в опасности. Он – то самое слабое звено, которое не выдержит, случись на его пути искушения и соблазны.
В общем, убеждать иноков в том, что они должны служить миру, – для мирян и священноначалия естественно, но для слуха иноков – противоестественно. Тут парадокс. Если иноки и служили миру, то не потому, что были убеждены в необходимости этого, а потому, что делали это или по послушанию, или по обстоятельствам, в которые их поставил Божий Промысл. К тому же надо различать служение миру, которое осуществляется в самом монастыре, и служение, которое требует выхода за монастырскую ограду. Первое допустимо без оговорок, а второе имеет свои сложности для монашествующих. Вообще же, убеждать иноков в служении миру нет необходимости: ведь то, что по послушанию, не нуждается в убеждении.
И все же мы говорим об этом, и говорить об этом нужно. Ведь монах может уклониться от служения, которое вредит его духовному состоянию. В Оптиной пустыни старцы Амвросий и Анатолий (Зерцалов) отказались, когда им предлагали начальство в других монастырях. Схиархимандрит Агапит, автор жизнеописаний старцев Льва, Макария и Амвросия, отказался от назначения его старцем, и вместо него был избран преподобный Нектарий. Поэтому следует не просто указывать на пользу монашеского служения миру, но и разъяснять, чем такое служение полезно самим монахам, и находить те безопасные формы, в которых оно может осуществляться.
В связи с этим напомним одну историю из патерика, когда некоего старца монахи спросили: должны ли они давать милостыню? Старец ответил: если бы вы пребывали в нищете и кормились трудом рук своих, то не имели бы нужды давать милостыню, но поскольку вы сами принимаете подаяние, то и должны по возможности не отказывать просящим.
Расширив смысл этих слов на наш случай, можно сказать, что от служения миру избавляется тот, кто порвал с ним всякие связи, принял обет полного нестяжания, живет трудом своих рук и не принимает от богомольцев подаяния. Но тот, кто сам живет на подаяние, принимает от мирян благотворения и услуги, тот обязан послужить миру не по воле и убеждению, а по долгу.
Иными словами, современные монахи не могут отказаться от посильного внешнего служения православным христианам, так как еще не достигли той меры, в которой это оправданно.
Социальное служение монашества сегодня является подобием трудничества, которое необходимо монаху для духовного созревания. К примеру, старец Иосиф увещевал одну игумению, чтобы та не отказывалась от осиротелых детей, которых распределяли по монастырям [6]. А другую благословил открыть церковно-приходскую школу в обители [7]. Может показаться, что эти благословения старца вынужденные, но в действительности старец видел в этом пользу для самих монашествующих.
Так, на слова одной игумении, которая усомнилась в необходимости заботиться о церковно-приходской школе и написала старцу, что ей надоело думать о пользе общественной, старец ответил, что таковые дела являются истинно христианскими. И если отказаться от них, то и награда от Господа потеряется, и в духовном ничего не приобретется [8]. В другом письме одну любительницу молитвы старец Иосиф убеждал не оставлять своего послушания и заботиться о странниках. По заверению старца, они – её молитвенники [9].
Социальная тема у старца переплетается с аскетической, что вполне согласуется с учением отцов, которые первым этапом монашеской жизни считали жизнь деятельную. Старец Иосиф в одном письме замечает, что «в келлии страсти не истребляются, а надо между людьми быть да смиряться» [10]. Легко заметить, что эти слова преподобного идут вразрез со знаменитой монашеской пословицей – «сиди в келлии, и она тебя всему научит» [11]. Старец подробнее разъяснил эту мысль, когда гулял с чадами в лесу. Ему сказали, что в одном монастыре есть затворницы. На это преподобный заметил, что в уединении страсти усиливаются, а в затвор иногда уходят от нетерпения. Ведь даже трава не растет там, где ходят, а где не ходят, вырастает густой и высокой. Так и страсти в затворе могут незаметно сохраняться, а вот монах, имеющий от общения с людьми скорби, смиряется и познает свою немощь [12].
Мысли старца имеют колоссальную важность для современной монашеской жизни. Сегодня по причине повсеместной доступности интернета келлия иногда становится пропастью, провалом в греховную вселенную, через которую монах выпадает из ритма и духа монашеской жизни. В этом смысле даже пребывание на людях и суетных послушаниях, где происходит интенсивное общение с мирянами, оказывается более предпочтительным, чем такое «сидение» в келлии.
Поэтому социальное служение монашествующих на новом этапе является не столько даже ступенью на лестнице восхождения к молитвенной созерцательной жизни, сколько страховочным или спасательным кругом, которым монах удерживается на стези покаяния и доброделания. С другой стороны, такое служение не должно переходить в крайность и отбирать у монаха все силы и время. С этой точки зрения более естественным является служение, которое органично соответствует монашеским целям. Речь идет о молитве и духовном окормлении мирян.
О молитве и духовном окормлении мирян
Монашествующие призываются к трудам в молитве, ведь у всех на слуху слова преподобного Серафима: «Спасись сам и вокруг тебя спасутся тысячи». Поскольку молитва очищает человека от страстей, дарует ему благодать и просвещение ума, то из этого делают вывод, что преуспеяние в молитве одного монаха помогает людям больше, чем тысячи красивых слов с амвона.
Однако в таком призывании к молитвенным трудам на самом деле заключена одна странность. Молитва – существенное и необходимейшее делание монаха, и если он охладел к ней, забросил и не испытывает к ней интереса, то призывы умножать молитвенные бдения, чтобы послужить миру, подобны попыткам убедить курильщика бросить курить, чтобы сэкономить на флюорографии.
Молитва не есть какое-то отдельное делание монаха. Она растворена во всем строе жизни монаха, она не отдельный инструмент, который монах оттачивает и настраивает, чтобы потом кому-то помогать. Лучше призывать монаха жить по-монашески в целом, не разделяя его жительство на частности. В связи с этим уместно вспомнить слова преподобного Макария Оптинского, который, ссылаясь на святого Макария Великого, писал: «Если же кто принуждает себя к молитве, пока не примет дарования от Бога, а к этому, то есть к смиренномудрию, к любви, кротости и прочим добродетелям, не приневоливает и не нудит себя в той же мере, то бывает к нему Божия благодать по его молитве и прошению, ибо благ и милостив Бог и просящим у Него дает просимое. Но не приуготовив и не приучив себя к исчисленным выше добродетелям, или утрачивает он благодать, или приемлет и падает, или не преуспевает от высокоумия, потому что не предает себя от всего произволения заповедям Господним» [13].
Преуспеяние зависит не от количества времени на молитву, а от того, как в повседневной жизни мы исполняем заповеди Божии и боремся со страстями. Распространенное мнение о том, что количество в молитве однажды перейдет в качество, очень схематично объясняет молитвенный подвиг. Количество не перейдет в качество, если человек не следит за своей повседневной жизнью, не подвизается на милосердие, любовь и неосуждение ближних, не говоря уже о грубых плотских и душевных страстях.
С надеждой взирая на монашествующих, которые действительно могут быть светом для остальных христиан, нужно стараться создавать условия для их возрастания в монашеском житии в целом, проявлять мудрость в управлении монашеским братством или сестричеством, чтобы наши распоряжения и приказы не помешали новоначальным стать опытными монахами и монахинями. И вот тогда они будут готовы помочь богомольцам как мудрым советом, так и личным примером.
Об окормлении богомольцев
Из истории Русской Церкви известно, что благочестивые миряне старались найти себе духовника из числа монашествующих. Чем привлекает их священноинок? В первую очередь неотмирностью своего жития, удаленностью от мира и его страстей. В сознании мирянина легко формируется образ трезвого и рассудительного седовласого старца, который неуклонно ведет свое чадо ко спасению.
В связи с этим духовное руководство богомольцев является естественным и наиболее удобным для монашествующих способом послужить Церкви и православным христианам. Примеров сего плодотворного служения множество. На этом поприще трудились все Оптинские старцы, на протяжении ста лет они окормляли огромное количество богомольцев разных званий и сословий. Примеры их богоугодного служения хорошо известны, и мы не будем разбирать их здесь.
Наша цель вкратце охарактеризовать современность, хотя бы общими чертами обрисовать существующие проблемы и возможные подходы к этой деятельности сейчас.
К духовному руководству мирянами призваны сегодня все священноиноки, которые имеют право исповедовать. Это налагает на игуменов как минимум три обязанности:
не допускать до исповеди иеромонахов, которые в духовном отношении еще не созрели для окормления христиан;
разъяснять новоначальным иеромонахам общие принципы исповедальной практики, разбирать с ними сложные канонические ситуации и рекомендовать соответствующие подходы, имеющие свое начало как в предании Церкви, так и в современных документах Патриархии;
помогать священноинокам в духовном возрастании, следить, чтобы их духовная жизнь соответствовала их высокому служению.
Эти вещи очевидны, и нам хотелось бы остановиться на другом, на самом характере сегодняшнего окормления мирян. Очень важно понимать, что образ строгого судьи и обличителя, по всей видимости, навсегда канул в лету. Сегодня священник не может быть строгим истязателем приходящего к нему на исповедь. В действительности такой образ поведения не исключен совсем и может быть уместен между духовником и чадом в отдельных ситуациях, когда духовная связь между ними имеет многолетнюю историю, а сам священник достаточно опытен в духовничестве. В подавляющем же большинстве случаев современные христиане в силу своей образованности, суетности мирской жизни, обилия скорбей нуждаются больше в утешении и снисходительном отношении к их немощам, чем в строгом обличении.
На духовных руководителей сегодня возлагается задача быть утешителями, хотя бы они и не имели дарований оптинских старцев. Для этого они должны учиться быть крайне сдержанными в своих оценках, а тем паче в наказаниях. Епитимии должны быть сравнительно легкими, и тут можно сослаться на опыт тех же Оптинских старцев. В одном месте старец Макарий писал: «Ты просишь дать тебе епитимию, но поколебалась моим молчанием. Какую ж дам тебе епитимию? Надобно, чтобы оная была противоположна грехам. Ты пустословишь, осуждаешь, желаешь наказания той особе. Вот тебе епитимия: оставь сии твои действия; уклонись от зла и сотвори благо» [14]. В письмах и житиях старцев невозможно найти случаи, когда бы они давали строгие епитимии. Обычно они давали епитимии в виде ежедневных поклонов на срок не больше года. Количество поклонов никогда не превосходило двенадцати.
Конечно, тяжкие грехи требует большего внимания, но в силу распространенности их в современном мире следует учиться вызывать у христианина покаяние в них, не оттолкнув его строгостью или холодным равнодушием. Неразумно налагать серьезные епитимии на человека, который еще колеблется в вере, только исповедовал свои грехи и ожидает больше сочувствия, чем наказания.
Задача современных священноиноков заключается в том, чтобы привлекать в Церковь людей, вести среди них разъяснительную работу, побуждать их не только к покаянию, но и изучению основ веры. Невежество среди христиан до сих пор является колоссальной проблемой. Многие из тех, кто по несколько лет ходят в храм, не читали Евангелия, путаются в церковных догматах, водятся суевериями, сочетая в своем сознании начатки христианского мировоззрения и элементы языческих и даже оккультных представлений. Во всем этом мы можем быть помощниками современным богомольцам.
Поэтому, не имея иногда возможности быть светочами для мирян в благодатно-аскетической жизни, мы в то же время можем приносить им пользу, если будем с сочувствием относиться к их проблемам, просвещать их в отношении церковного учения и церковных правил, делая это с благожелательностью и смирением. Ибо без смирения никакое наше служение не может принести ближнему пользу. Поэтому всегда и во всем будем учиться растворять все наши служения смирением и бороться с гидрой превозношения, а Бог, богатый милостью, совершит через нас то, что должно. Ему же слава и поклонение во веки веков. Аминь!
[1] Лествица. 1:4
[2] Лествица. 1:10
[3] Схиархимандрит Софроний. Старец Силуан, XIV
[4] Лествица. 26:31
[5] Лествица. 3:11
[6] Собрание писем оптинского старца Иосифа. С. 30.
[7] Там же. С. 82.
[8] Там же. С. 110.
[9] Там же. С. 228.
[10] Собрание писем оптинского старца Иосифа. С. 381.
[11] Впрочем, в житии старца приводится рассказ одного внимательного инока, которому старец говорил-таки знаменательные слова: «Сиди в келлии, и она тебя всему научит». Но надо полагать, что этот инок уже был приуготовлен к подобному «сидению», и ему оно могло пойти на пользу (см.: Житие оптинского старца Иосифа. С. 154).
[12] Житие оптинского старца Иосифа. С. 139.
[13] Агапит (Беловидов), схиархим. Житие оптинского старца Макария. С. 500-501
[14] Агапит (Беловидов), схиархим. Житие оптинского старца Макария. С. 340.